Ты, безвременье дней, возврати мою душу. Ветер грушу качнул, а над ней Облака обозначили дальнюю сушу. Пой, тоска, про печальную душу полей. Отпусти, пожалей. Не протягивай руки В час разлуки, косматая ель. Все темней Вьют кудель у излуки реки мои муки. В остриях осоки коростель все слышней. Ветер дней, о, развей мое горькое горе. Дышит вечер в лицо. Все грустней и грустней Шепчет небу камыш, в бирюзовое море, Вторя хлебу полей, над могилою дней.

📖

Как хорошо было в школе! Как хорошо!

Только в самом начале вечера, да и то не так уж долго, девятиклассники мялись в коридоре вдоль стен или смущенно сходились к окнам по три, по четыре человека и, негромко переговариваясь, смотрели на улицу, как будто пришли сюда совсем по другому поводу: ведь их, собственно говоря, никто не приглашал и они не очень были уверены – имеют ли они право присутствовать на прощальном вечере десятых классов.

Нет, не темно-зеленые, тяжелые гирлянды из еловых ветвей, украшавшие ярко освещенный зал, и не обилие живых цветов делали этот вечер непохожим на все другие школьные вечера. Казалось, только еще вчера и те и другие – девятые и десятые – вперемежку ходили-сновали по коридору третьего этажа, живя почти одними и теми же интересами, а уже сегодня между ними легла резкая грань, точно одни еще оставались на этом берегу, а другие, вдруг став совершенно иными людьми, уже отчалили и отплывают в какую-то неведомую страну, неудержимо манящую к себе. Понадобилось десять лет упорного труда, чтобы получить право на это дальнее плавание.

📖

Возле школы разорвались две бомбы: одна упала на трамвайных путях, другая – в школьном саду. Школа осталась стоять на своем месте, но она была осквернена. То, что Зоя увидела, вызывало у нее ощущение святотатства, глумления. Больше всего пострадало крыло, где была расположена библиотека. Здесь не уцелело в широких окнах буквально ни одного стекла, кое-где болтались лишь осколки на тех самых синих полосках бумаги, которыми стекла были заклеены крест-накрест, для предохранения от взрывной волны. А в некоторых оконных проемах ударом воздуха высадило целиком и все рамы. Карниз по всему фасаду обвалился, штукатурка осыпалась, и в обнажившуюся кирпичную стену въелась причудливыми пятнами черная земля, брошенная взрывом со страшной силой. Значительная часть сада, только что созданного руками ребят, была изуродована: деревья выкорчеваны или покалечены и перемешаны вместе с прахом: здесь повсюду валялся переброшенный с мостовой булыжник, рваные куски асфальта и даже рельсы с трамвайных путей, перекрученные судорогой взрыва.

Ну что же, раз стены удержались на своем фундаменте и крыша цела – казалось бы, не так уж плохо? Но посмотрите, что творилось в библиотеке! Дверь вырвана из своего гнезда, рамы тоже целиком высажены из всех окон; где хочет, гуляет сквозняк и невидимыми пальцами перелистывает, перебирает страницы повсюду разбросанных на полу книг. Под ногами хрустит стекло и даже повизгивает под подошвами, вызывая оскомину и брезгливость. Стеллажи, раньше стоявшие параллельными рядами слева от входа, повалились теперь один на другой, и книги ссыпались с них на пол беспорядочной грудой. Сорвало воздушной волной полки и с правой стены. Часы удержались на ней, но висели они теперь косо и остановились,– стрелки засекли то мгновение, когда взорвалась бомба: четырнадцать минут второго.

Штукатурка с потолка обвалилась и погребла под собой сброшенные на пол книги, рассыпавшись на мелкие кусочки. В этом мучнистом крошеве известки то и дело посверкивали острыми блестками осколки стекла, некоторые из них, точно брызги, разлетелись в мельчайшую пыль.